Ван Гог. Жизнь. Том 1. Том 2 - Найфи Стивен
В Пасси Тео пробыл всего месяц, затем Йоханна, с одобрения ван Эдена, договорилась, чтобы мужа перевели в лечебницу в голландском Утрехте. Мучительное путешествие на поезде – в смирительной рубашке и в компании охранников – таким оказалось окончательное возвращение на север, о котором так часто грезил Винсент. Йоханна ехала тем же поездом вместе с сыном. На несколько месяцев она обосновалась в городке Буссум, в тридцати с лишним километрах от Утрехта, где жил ван Эден (там он впоследствии учредит утопическую коммуну). 18 ноября Тео прибыл в лечебницу в печальном состоянии: всклокоченный, агрессивный, он невнятно бормотал на смеси нескольких языков, страдал недержанием, практически не мог самостоятельно передвигаться и ответить даже на простейшие вопросы: как его имя, где он находится и какой на дворе день.
Следующие два месяца Тео провел в изоляции и заточении, переживая то же, что и Винсент в Арле, а затем в Сен-Реми. Дневной бред и галлюцинации, состояние ступора, в которое он погружался после приема лекарств, сменялись долгими ночами беспокойного мучительного сна или бессонницей. Тео часами сидел в обитой войлоком палате и яростно спорил сам с собой на нескольких языках. Записи в истории болезни свидетельствуют, что он то был «жизнерадостным и активным», то вдруг становился «вялым и сонным». Периодически хрупкое тело с ног до головы сотрясала дрожь – приступы паралича были почти неотличимы от эпилептических припадков. Взгляд, тембр голоса, весь характер внешности – все становилось вдруг неузнаваемым, словно Тео подменяли другим человеком: утонченный торговец искусством теребил нижнее белье, рвал простыни, вытаскивал солому из матраса. Надзирателям приходилось надевать на пациента смирительную рубашку и насильно давать ему успокоительное.
Тремор распространился на все тело, и Тео мог говорить и ходить лишь с большим трудом. Мускулы лица непроизвольно сокращались. Он испытывал проблемы с глотанием. Прием пищи превратился в настоящую муку – бо́льшую часть съеденного больной извергал обратно. Кишечник вышел из строя, мочеиспускание стало крайне болезненным, попытки вставить катетер ни к чему не привели. Ни поесть, ни одеться самостоятельно Тео уже не мог. После того как его обнаружили спящим в ванной, ему больше не разрешали мыться самому – боялись, как бы он случайно не утонул. Чтобы пациент не причинил себе вреда, на ночь его укладывали в обитую войлоком кровать с высокими бортами.
В истории болезни врачи – явно из уважения к Йоханне – зафиксировали относительно безобидный диагноз, согласно которому мучения ее супруга были результатом «наследственности, хронического заболевания, чрезмерного напряжения сил и печали», – диагноз, приемлемый для обоих братьев. Однако когда Йоханна, намереваясь забрать мужа домой, потребовала отпустить его из клиники, то получила единодушный отказ: «Общее состояние больного таково, что нормальные контакты и домашний уход для него абсолютно неприемлемы» – было написано в заключении, где состояние Тео определялось как «ужасающее», «прискорбное» и «во всех смыслах достойное сожаления».
Да и сам Тео, казалось, был уже не рад жене. Когда Йоханна приходила навестить супруга, он встречал ее либо гробовым молчанием, либо приходил в ярость, словно обвиняя в каком-то преступлении, назвать которое был не в состоянии. Вместо этого он швырял стулья и переворачивал столы. Когда под Рождество Йоханна пришла к мужу с цветами, Тео выхватил у нее букет и растерзал его. После каждого визита он пребывал в возбуждении еще несколько дней – в конце концов врачи даже попросили Йоханну воздержаться от посещений.
Наслушавшись историй о брате-художнике, один из врачей попытался проникнуть в неприступное одиночество Тео, прочтя ему вслух статью о Винсенте, напечатанную в голландской газете. При звуках знакомого имени, которое в статье повторялось вновь и вновь, взгляд пациента стал блуждающим, и, отвечая каким-то внутренним переживаниям, он принялся бормотать: «Винсент… Винсент… Винсент».
Обстоятельства смерти Тео – как и кончины его брата – окутаны тайной. Неизвестна даже точная дата. Согласно одним свидетельствам это случилось 25 января 1891 г., тогда как в больничных документах записано, что тело было вынесено 24 января. Йоханна так и не признала диагноз и отказалась дать разрешение на вскрытие. 29 января Тео Ван Гога без особых церемоний похоронили на городском кладбище Утрехта. Но кое-что говорило об истинной причине смерти громче любых протестов Йоханны: обширная семейная переписка обходит тяжелую утрату стыдливым молчанием, не сохранилось ни приглашений на похороны, ни писем с соболезнованиями скорбящей вдове…
Могилы Винсента и Тео Ван Гогов, Овер
Тео провел на утрехтском кладбище почти четверть века – за эти годы звезда Винсента ярко засияла на художественном небосклоне, а остальных членов семьи Ван Гог поглотил водоворот трагических событий. Через десять месяцев после смерти Тео, в декабре 1891 г., сестра Лис вышла замуж за своего давнего нанимателя, чья жена умерла от рака. На самом деле у Лис уже был ребенок от новоиспеченного мужа, рожденный втайне пятью годами ранее, – она отдала его в Нормандию, в крестьянскую семью. Стыд за содеянное преследовал ее до самой смерти. Последний из братьев, Кор, так и не вернулся домой из Трансвааля. В 1900 г. после короткой неудачной женитьбы он вступил в войска буров, воевавших против британцев, вскоре заболел лихорадкой, стрелял в себя и умер. Кору было тридцать два года. Еще через два года в лечебницу для душевнобольных попала сестра Вил – там она провела остаток своей жизни, почти сорок лет. Бо́льшую часть времени больная молчала и наотрез отказывалась принимать пищу. Несколько раз она пыталась покончить с собой. До самой своей смерти в 1907 г. Анна Корнелия Ван Гог-Карбентус принимала все удары судьбы с непоколебимой верой «в Бога, который видит и ведает все, хотя веления Его могут повергать нас в глубокую печаль». И конечно же, мать Винсента и Тео никогда ничего не узнала о том, что в 1904 г. проститутка Син Хорник – гаагская возлюбленная ее старшего сына, бросилась в канал и утонула, точно в соответствии с собственным мрачным предсказанием, о котором в 1883 г. Винсент рассказывал Тео: «Да, это правда – я шлюха и рано или поздно покончу собой, прыгнув в воду».
К 1914 г. Йоханна Бонгер успела второй раз выйти замуж и еще раз овдоветь. Первая публикация писем Винсента и громкие продажи его работ сделали ее знаменитой. Желая почтить память покойного мужа, восстановить справедливость и явно надеясь облегчить воспоминания об ужасных событиях тех шести месяцев, что последовали за смертью Винсента и предшествовали смерти Тео, Йоханна распорядилась перевезти гроб с телом супруга из Утрехта в Овер, где похоронила его рядом с могилой Винсента. Для каждой из могил она заказала одинаковые надгробия, на которых значилось: «Ici Repose Vincent van Gogh»,[95] «Ici Repose Theodor van Gogh».[96]
В конце концов Винсент дождался встречи на пустоши.
Примечания
Часть третья. Французский период
1886–1890
Глава 27
Наоборот
…«рисунков… не умеющими рисовать»… – Cate, p. 1.
…«Сюжет – ничто»… – Цит. по: Sonn., p. 135. Несмотря на то что Поль Синьяк принимал участие в деятельности «дымистов» в начале 1880-х гг., а цитируемая фраза была написана им в 1902-м, высказанная мысль явно наследует воззрениям «дымистов», например Жоржа Фражероля, который писал в манифесте 1880 г.: «Мы не мыслим сформулировать идею «дымизма» в словах иных, чем эти: „дымизм“ был ничем, теперь он всё».
